Внезапно для себя самого написал нечто совершенно не деловое, не технологическое, а даже наверное где-то художественное. Накатило вот так…

— Пять минут! Собрались!

Расслабленное предвкушение сменяется деловитой суетой, алюминиевым звяканьем и шипением воздуха. В голове, похрустывая, разворачивается невидимый чек-лист, на который беззвучными щелчками ложатся отметки: …вентиль, медленно…ОК, …быстро до упора, полоборота назад…ОК, … давление?…205, ОК, …звук утечки…нет, ОК,… основной… ОК, …резервный… ОК, …поддув… ОК…

Ну вот, готов и снаряжен, обвесился свинцовой тяжестью. Черные туши грузно бредут к краю нашей персональной суши. Минуты ожидания на границе стихий, нетерпеливого ожидания освобождения от гнета гравитации. И хотя эта тяжесть не велика, ну что такое 12..15 килограммов?, — именно сейчас она давит невыносимо. Скорее бы!

Пошли! Ладонь на регулятор, пальцы на маску, вдох и широкий шаг. Один за другим тела обрушиваются в обещание невесомости, застревая между мирами покачивающимися поплавками. Уже не здесь, еще не там. Дань суше и последний пункт чек-листа: пальцы касаются мокрой макушки, большой жирный финишный ОК и прощальный салют кораблю. Я готов.

Большой палец вниз. Это не смерть гладиатору, а сигнал к переходу в другую реальность. Последние остатки воздуха, который удерживает нас на границе миров с шипением уходят в поднятые шланги компенсаторов. Глубокий выдох, и серебряная пленка границы, за которой играют яркие краски дня, смыкается над головой.

Этот мир встречает невесомостью, и… Нет, не тишиной. Метр. Он наполнен звуками, но звуки больше не имеют направления. Любой из них – везде вокруг и внутри. Два. Это непросто, мы привыкли к тому, что звук – это вектор. Он всегда имеет направление. Но здесь – другой мир, здесь звук – это скаляр. Пять. Шумное дыхание Дарта Вейдера, бурление и журчание, рокот далекого двигателя – все это не столько там, сколько внутри. И молчание – теперь неизбежность, голоса больше нет. Семь.

Черные тела расслабленными лоскутами медленно падают через все более сужающийся спектр цветов вниз, в темноту. Двенадцать. Но темнота – относительна. То, что минуту назад было темнотой – становится светом. Краски выцветают, и только далеко вверху остается свет дня, который ты скорее помнишь, чем видишь. Шестнадцать. Мир сужается до пары десятков метров вокруг, за которыми будто и нет ничего. Горизонт этого мира совсем близок, но также недостижим. Двадцать один.

Это очень плотный мир в сравнении с нашей обычной средой обитания. Он не дает забыть о своей плотности, он давит, заставляет чувствовать ее всем телом. Его объем наполнен мельчайшими деталями, достаточно сфокусировать зрение на любую точку – от сантиметра до бесконечности. Двадцать пять. Пыль этого мира не садится, она висит в пространстве, в котором, кажется, мы застряли как мухи в куске янтаря. Но нет, всякое движение ощутимо в окружении огромного количества точек отсчета. И мы продолжаем медленно падать метр за метром. И вот уже среда давит нас вниз, затягивает и ускоряет падение. Тридцать метров.

Но мы не утонем. Мы механические рыбы с пузырем из пластика. Короткое шипение воздуха – и компенсатор снова делает нас невесомыми. Падение превращается в парение, и теперь мы — черные дирижабли, которые движутся над горами и долинами чужого мира, испуская цепочки серебряных пузырей. Вниз по склону.

Этот мир застроен конструкциями, невозможными в нашей реальности. И почти все они – живые. Микроскопические строители миллионы лет возводят дом для множества существ побольше. Каждый сантиметр – в дело. На площади в ладонь уживаются десятки фантастических существ. Надо только присмотреться.

Как будто крутишь окуляр микроскопа: вот была только что безжизненная и скучная поверхность предметного стекла с размазанной розоватой каплей, крутанул – а там и белые, и красные и еще какие-то бесформенные. Вот и здесь, мертвая, казалось бы, поверхность – на самом деле полна микрожизни. Открутишь чуть увеличение – и увидишь жизнь покрупнее. Еще открутишь – и снова новый уровень. И так вплоть до гигантов, невозможных в нашем мире.

Неспешные и суетливые, микроскопические и огромные, Океан полон жизнью удивительных для нас форм. По сравнению с нами они бесконечно грациозны и фантастически быстры. Наверное, неуклюжие мы так же смешны и беспомощны, как они в нашем мире, хотя мы и сделали все возможное из пластика и резины чтобы хотя бы немного походить на них.

Их мир жесток. Прятаться, защищаться или атаковать. Поедать и быть съеденным. Поэтому именно в этом мире самые сильные яды и самые разнообразные способы их применения, самые крепкие панцири и самые острые зубы, самая хитрая маскировка и самые сложные способы чувствовать вокруг себя. Эхолокацию и электричество они научились использовать для нападения и защиты за несколько миллионов лет до нас. Мы лишь жалкие подражатели.

Но для меня этот мир – источник покоя, созерцания и удивления. Мы здесь гости, нежеланные, непонятные, но если ведут себя прилично – то пусть будут. Иногда мы вызываем любопытство, иногда – страх. Но чаще всего – мы просто не интересны, если не нападаем. Я вежливый гость, я не беспокою хозяев, тихо и расслабленно пролетая мимо.

Иногда мы что-то забрасываем в этот мир. Чаще всего – не специально. Наверное, мы бы хотели, чтобы корабли не тонули, но иногда это случается. И тогда жизнь Океана обволакивает и осваивает их, уравнивает в правах с собственными постройками. Мы любим смотреть на свои нечаянные подарки, узнавать в искаженных, обросших контурах наше, человеческое. Мы даже как будто гордимся этим, не понимая, что та сотня-другая лет, на протяжении которых растворится даже самая лучшая сталь – для Океана не значат почти ничего.  С удовольствием пролетаем через развалины своих кораблей, умиляемся групперу, оккупировавшему рубку и огромным раковинам на палубе.

В этом плотном мире время человеческой жизни отмеряет красная стрелка, непрерывно ползущая к нулю. И это тот самый случай, когда засидеться в гостях не получится. Наше время на исходе, да и на деле мы уже давно и незаметно движемся вверх, к теплу и свету. 20 метров.

Сине-зеленая, почти черно-белая цветовая гамма глубины начинает снова расцветать красками, бликами и всполохами света, а жизнь вокруг из мрачноватой и величественной становится яркой, озорной и разноцветной. Нас провожают веселые пограничники этого мира, попрошайки и любимцы гостей прибрежных олл-инклюзивов, клоуны и зазывалы Океана. 5 метров, 3 минуты. Время оглянуться с порога, уже фактически через плечо, второпях, с пониманием, что до выхода – один шаг.

Серебряная граница приближается медленно, но я не спешу. Я люблю смотреть на нее снизу, мне трудно отказать себе в этом мимолетном удовольствии. Сантиметр за сантиметром, ближе и ближе, пока пленка не лопнет, выпустив меня в мой мир, куда я выйду мягко, без суеты. И лишь потом окончательно расстанусь с невесомостью, снова превратившись в непотопляемый поплавок.

45 минут. Они кончились, хотя разум еще не принял это до конца, а по его закоулкам бродят свежие впечатления в поисках места улечься поудобнее.

Потом мы будем тяжело, как морские львы, вылезать на палубу, с грохотом сбрасывать пояса и баллоны, жадно пить воду и, размахивая руками, делиться впечатлениями. Но это потом.

А пока – я все еще на границе этих сорока пяти минут. В фокусе эмоций, в корне будущих воспоминаний. В месте, куда хочется попадать еще и еще. В конце пути, на пороге дома.